Неспешным шагом, несвойственным нервному Чес-чесу, волк шел по направлению к деревне, шел просто так, от нечего делать, не поставив себе конкретной цели. Боясь столкнуться с негостеприимными здешними существами, он выбрал маршрут более или менее безызвестный, тем самым обеспечив себе пусть относительно спокойный. Шаги несколько размашистые — хотелось пробраться к деревенской окраине быстро; шаркающие, немного неуклюжие, словно намеренно пытающиеся создать больше шума. Шорох-шарк, шорох-шарк — мелодия для его ушей, все лучше нервного тик-так, тик-так, беспрестанно раздававшегося в его голове. Чес мотнул косматой башкой, попытался яро отогнать подобное, обусловив навязчивые мысли своей бурной фантазией, все чаще игравшей с ним злую шутку, но в звенящей тишине жарких летних дней ему непрестанно слышалось это тиканье — иногда волку казалось, что оно доносится даже из стволов деревьев. Тик-так, тик-так.
Но все-таки громче всего этот звук был в его матери, и когда она поворачивалась к нему мордой — чтобы попросить его повторить сказанное громче или принести ей тушку, ведь она не съедает много из-за слабого желудка, а оставлять объедки не желает, — в эти мгновения волк понимал, что и она тоже слышит это призрачное «тик-так». Это угадывалось в ее темных глазах: и когда она была ее в сознании, и даже потом — когда ее взгляд уже заволокла пленка... умопомешательства. Чес-чес боялся слова «безумие», оно ассоциировалось у него с тьмой, удушьем и гниением.
Мерное шорох-шарк превратилось в торопливое, Чес пошел спешной рысцой, он, спотыкавшийся о коренья вековечных деревьев, грозился упасть, свернуть себе шею или расквасить нос, но все перечисленное блекло перед усиливавшимся тик-так. Он слушал и слушал это раздражавшее стучание, бестолковое, однообразное, не сулившее ничего хорошее. Оно несло смерть, юноша знал это и если бы мог, то расколотил этого тикающего паразита, приютившегося у его матери в голове. Она жаловалась на острые боли в затылке, — волк остановился, отдышался, грузно прислонился к тонкой осинке, — и ела много маковых семян. Они помогали ей уснуть.
Перед ним возник огромный дуб. Он довольно нездоров — изъеден термитами, покрыт плесневым налетом и бледным мхом. От него пахло тем же, чем и от матери Чес-чеса — затхлостью. Волк, погруженный в свои мысли, и не сообразил сначала, что в одно мгновение добрался до родной деревни.
— Слухами мир полнится, — рассеянно пробормотал волк. Он не придал сказанному никакого значения, не вложил в оное никакого смысла, ибо оно являлось обыкновенной несуразицей, коей он обычно приводит мысли в порядок. Он, как и прежде, достиг цели своей долгой и изнурительной прогулки. Дышалось трудно, духота вокруг вскружила голову — это летняя жара показала себя, создав звон в ушах. Он нравился Чесу, так как заглушал тиканье. Достижение этого и звона являлось целью всех похождений.
В последнее время торопливое шорох-шарк стало неотъемлемой частью его жизни, подчас он возвращался в логово Кресса уставшим, даже не способным поесть. И, разумеется, до последнего надеялся, ждал, что мать нахмурит брови, начнет отговаривать его от очередной прогулки жаркими летними днями, что она скажет: «Зачем себя истязаешь, дурак? Ты точно сведешь себя в могилу, гуляя при таком пекле!» Но мать ничего не говорила, и постепенно Чес начал понимать, что она скорее всего и не знает об этих его долгих походах. Наверное, она была в курсе, что ее сын куда-то выходит. Но она ничего не знала о всех тех милях, пройденных юношей, и она не понимала, что он уже десять раз мог схлопотать солнечный удар. Видимо, боли в голове сожрали ее былую наблюдательность. И скоро сожрут ее саму.

Указательный палец медленно спускался вниз по дубовой коре, царапаясь о зазубрины и пачкаясь в гнилом мхе. Чес «следовал» за большим сенокосцем, беззаботно искавшем себе пропитания. Паук, по мнению Чес-чеса, полз слишком медленно, передвигался урывками. Волк нахмурился, приметив ярко-красные точки на тонких ножках сенокосца. Клещи. Перегородив ладонью путь членистоногому, юноша постарался аккуратно взять в «кольцо» паниковавшего паука, старавшегося преодолеть внезапно возникшее препятствие. Сенокосец, сам того не подозревая, попался в ловушку Чеса — заполз на запястье, и волк поспешно прикрыл оное другой рукой. Теперь паук в его власти. Щекотал кожу, смешно бегал там, под «куполом». В расщелине меж пальцев Чес-чес мог видеть тонкие его ножки и сидевших на оных клещей. Аккуратно он попытался снять самого толстого, но потерпел фиаско — лишь оторвал лапку несчастного сенокосца. Последовал недоумевавший взгляд — как так-то? Неужто они не крепятся к туловищу совсем? Или все-таки имеется маленькие сухожилия?
— Тогда они слишком тонкие, Молли, — Чес поднес уже порядком уставшего паука к своей морде, — тебе следует быть поосторожнее.
С этими словами волк оторвал еще одну, на этот раз здоровую лапку, но сделал это неаккуратно. Получилось, что Чес-чес лишил «Молли» лишь половины ножки. Вторая же начала забавно шевелиться, на что юноша рассмеялся. Игры с пауками ему нравились. Игры с бабочками тоже ничего: приятно слышать их беспомощное трепыхание в кулаке, приятно слышать тихий хруст рвущихся крылышек, а еще очень интересно наблюдать за бескрылыми тельцами.
— Они всегда пытаются взлететь. Не могут, но пытаются, — сообщил Чес погибающей «Молли», — ты выглядишь не лучшим образом.
Склонив голову на бок, он посмотрел на широко раскрытую ладонь. Сенокосец уже не пытался убежать, а беспомощно лежал на боку, не шевелясь. Чес-чес нахмурился и быстро прихлопнул паука другой ладонью. Зачем ему обезображенные партнеры для игр? Затем волк засмотрелся на собственные изуродованные пальцы. Они показались ему мерзкими и очень потешными. Особенно половинчатый мизинец. От созерцания личного уродства его отвлек тихий женский голос, явно обращавшийся к нему. Самка хотела знать о его самочувствии и... в первую очередь о самочувствии. Таковые вопросы задают лишь знахари. А еще имя. Чес не стал поворачиваться к волчице мордой, остался в той же позе: левая рука вытянута перед собой, плечи ссутулены, а голова наклонена слегка на бок. Так удобнее рассматривать пальцы.
— Меня зовут Чес. По крайней мере, так окрестили меня родители. Но из-за докучающих блох меня прозвали Чес-чес. Мол, чешешься, вот ты и «чес-чес», — юноша громко рассмеялся собственной шутке и наконец развернулся к знахарке передом, — я чувствую себя просто превосходно, Ра-асти.
В подтверждение собственных слов Чес широко улыбнулся, продемонстрировав ряд ровных, но подернутых желтизной зубов. Ему хотелось, чтобы Расти ушла отсюда, вернулась на свое прежнее место, подальше от дуба. А пришла она, вероятно, с цветочной поляны, если судить по запаху и пыльце на ее шкурке.

Отредактировано Чес-чес (2014-07-23 11:35:37)

Но Расти не ушла. Она, как и прежде, стояла на месте, снова что-то пробормотала, зачем-то хотела казаться дружелюбной. К реке? В нашем лесу есть река? Скорее всего, да, она была, иначе бы Расти не предложила пойти к оной. Но ей жарко. Возможно, ей напекло голову, вот и бредит, — Чес задумчиво оглядел знахарку, про себя отметил ее неплохую фигуру, изучил ее сверху вниз и снизу вверх, а затем с интересом уставился куда-то поверх волчицы, словно бы у той на голове был надет забавный полосатый цилиндр. Руки волк держал перед собой, обхватив левое запястье правой кистью, царапая кожу коготками. Потом он потер ладони и всплеснул ими, словно отряхивал оные от воды. Со стороны проделанные манипуляции походили на какое-то колдовство. Но Чес-чес просто чувствовал дискомфорт в компании Расти и немного волновался.
— Почему ты здесь? — юноша скопировал вопрос знахарки, широко раскрыв глаза. Он точно знал, что чувствует себя хорошо, и никак не мог взять в толк, чего хотела Расти. Может, ей хочется поболтать? Самки постоянно чешут языки, — предположил Чес, — тогда она выбрала не лучшего собеседника... Или ей просто скучно. Когда скучно хочется кого-нибудь донимать своими расспросами. Юноша было хотел озвучить свои мысли, но вовремя спохватился. Расти могла и обидеться, что нам совершенно не нужно. К кому ты будешь ходить за маком? Чес-чес подумал, что был бы не прочь сейчас провалиться в сон, где не будет ни Расти, ни сенокосцев. Никого. Потому что к юноше не приходили сновидения. Был в этом несравненный плюс: имелась стопроцентная гарантия, что он не проснется в страхе от ночных кошмаров. Мне бы снились одни кошмары, — Чес погрузился в размышления, забыв о знахарке, — липкие и мерзкие кошмары. Как жабья слизь.
— Любишь жаб? — внезапно спросил волк, переведя взгляд на Расти. Расти. Она не отстанет, пока он будет стоять у этого дуба и наслаждаться запахом гнилого мха и поганок. Она думает, что ему плохо, но она ошибается. Чесу очень хорошо.
— Хорошо. Куда мы пойдем? — Чес перестал сжимать свое запястье, почувствовав сильную боль. Оказывается, он успел проколоть когтем кожу, и сейчас из маленькой ранки пойдет кровь. Красная вода завораживала молодого волка, но сейчас не время предаваться раздумьям о ней.

Отредактировано Чес-чес (2014-07-25 15:46:47)